О контексте
Вероятно, речь идёт о советах и статьях, в которых я предлагаю правила, не во всём совпадающие с общепринятой практикой:
О ситуации
В вашем вопросе я вижу не желание узнать что‑то новое, а стремление высказаться — вероятно, что я не имею права устанавливать правила русского языка. Если это так, то с моей стороны глупо отвечать, ведь вы на самом деле не задаёте вопрос. Если я вам скажу, что у меня диплом лингвиста МГУ и учёная степень, вы скажете, что лингвист — не филолог, а МГУ уже не тот. Пятнадцать лет редакторской практики для вас тоже не аргумент. Рекомендации Мильчина — не более чем рекомендации. Справочник Гиляревского можно назвать устаревшим. На любой аргумент можно найти опровержение, если ваша цель — доказать свою правоту.
Со своей точки зрения вы правы. Никто не давал мне права что‑либо устанавливать. Но вы это и так знали, когда формулировали вопрос.
Если же вам действительно интересен ответ на вопрос, читайте дальше.
О языке
То, что мы называем языком — это лишь сумма того, как люди говорят и пишут на протяжении долгого времени. Нет объективно наблюдаемого и единого «русского языка». Объективно есть люди, которые говорят и пишут определённым образом. Сумму этих текстов, привычек, традиций и правил мы называем языком.
Эта сумма привычек, традиций и правил со временем меняется, потому что меняются люди и их обстоятельства жизни. Представьте, что мы подружились с Японией, дети в России смотрят аниме, а каждый второй работодатель теперь японец. Через три поколения у нас половина разговорного языка будет японской, СМИ будут говорить на смеси русского и японского, а обращаться друг к другу мы будем с постфиксом «сан». Лингвисты закрепят эти правила в школьных учебниках.
О влиянии на язык
Больше всего на язык влияют СМИ и блогеры: они производят больше всего текста, к ним больше всего внимания. Люди за ними повторяют. Если, например, кто‑то сейчас использует феминитивы «режиссерка» и «блогерка», это не потому, что их подруга‑феминистка провела с ними разъяснительную работу. Скорее всего, они увидели эти слова в «Медузе», «Виладже» или в «Вондерзине». Им понравилось, и теперь они это воспроизводят. Чем большему числу людей нравятся какие‑то слова и явления в языке, тем выше вероятность, что эти явления сохранятся.
Так сложилось, что я работаю в СМИ. От того, как будет написано в моих изданиях, отчасти зависит облик языка. Если я буду транслитерировать названия брендов, мои читатели со временем привыкнут к этому, для них будет нормой писать «Макдональдс», а не McDonald's. Если я буду использовать «онлайн» как существительное, мои читатели будут уверены, что так и нужно. Если я тысячу раз напишу «Трело», есть шанс, что Trello будет выглядеть дико.
О праве
Каждый из нас имеет право делать язык таким, как мы считаем правильным. Например, мне не нравятся уродский феминитивный новояз; меня тошнит от «онлайна» как наречия; меня бесят несклоняемые заимствования. И я как носитель языка сам даю себе право выдавливать эту гниль и писать по‑своему. У вас есть такое же право.
Никто не выписывает «копирайт на русский язык», как пел Борис Гребенщиков. Сам приходишь и делаешь как надо. Недовольные поворчат пятнадцать минут, а потом будут писать так же, как и все. Вспомните, как десять лет назад мы смеялись над нелепыми феминитивами типа «редакторка», и как теперь это стандарт в каждом втором молодёжном издании. Кто‑то гнёт свою линию, а мы гнём свою.
